План 1768 года. Возникновение площади

Площадь возникла в конце XVIII века. До этого здесь находилось мусульманское кладбище; оно обозначено на плане города 1740 года. Вокруг кладбища простирались извилистые улицы и закоулки старой татарской слободы, возникшей здесь в результате отселения казанских татар за пределы города после взятия его Иваном Грозным. Но само кладбище было даже старше событий 1552 года. Во всяком случае, Шигабутдин Марджани пишет о том, как где-то в этих местах прятался среди кладбищенских деревьев участвовавший в штурме Казани Шах-Али. Он же приводит воспоминания братьев Хасана и Хусаина. Когда их дедушка Рахманколый был ребенком, отец Исхак приводил его помянуть предков к воротам дома Мухтара бине Эднакола аль Джабали, торговца водкой на Сенном базаре, называя это место остатками древнего мусульманского кладбища, о чем в свою очередь поведал ему отец Иосыф.
Сенная площадь впервые появляется на новом регулярном плане Казани, "Высочайше конфирмованном" 17 марта 1768 года. Она постепенно формируется в Забулачье на месте кладбищенской рощи и примыкавших к ней кварталов с нерегулярной застройкой как городская торговая площадь в форме вытянутого вдоль Булака прямоугольника.
Застройка в Забулачье предполагалась домами "деревянными на фундаментах каменных низеньких, соразмерными с могуществом жителей". Такие дома в четырех вариантах были разработаны в 1770-е годы для Казани архитектором В. Кафтыревым, специально присланным в город для осуществления регулярного плана. Дома длиной шесть саженей предназначались "для убогих граждан", в восемь и десять саженей — "гражданам не могущим каменное строить".
Реализация нового генерального плана затянулась на многие годы. Как она шла, можно проследить по съемочным планам конца XVIII века. Первый такой план был снят Кафтыревым в 1782 году. На нем хорошо видно, что район начал застраиваться с западной стороны. Вся восточная часть, где находились кварталы прежней Старотатарской слободы и прихода Тихвинской церкви, по-прежнему оставалась еще неурегулированной. На одной из копий плана об этих кварталах сказано: "где и поныне есть жительство, бывшее до 768 г." Плановая застройка площади, покрытая на документе краской "рудожелтой", значится как "строения деревянные на каменных фундаментах, начатые с 775 г." (то есть после известного пожара в результате штурма города Пугачевым в 1774 году). Среди "Планов городов Российской империи, собранных по Высочайшему повелению в 1798 г.", обнаружен и другой, более поздний съемочный план XVIII века. Старой застройки сохранилось к тому времени уже совсем немного. В большом квартале с южной стороны формировавшейся площади под названием Тихвинской обозначена небольшая кривая улочка, ведущая к погосту Тихвинской церкви. Восточная оконечность Сенной площади, частично ее северная сторона и юго-восточный угол еще отмечены фрагментами дорегулярной планировки. То есть следы дорегулярной Старо-татарской слободы исчезли после 1798 года, и площадь окончательно сформировалась в своих границах лишь к началу XIX века.
Первоначальное ее название по регулярному плану было "Конная и Сенная", что подтверждает сведениями известный казанский краевед и историк Н.Я. Агафонов. Называя первых здешних жителей, он указывает на расположение построенных ими домов на Конной площади. Имелось в виду своеобразное разделение площади: в западной части торговали лошадьми, а в восточной — сеном. Документы более
позднего времени также свидетельствуют об этом. Например, в одном из них, за 1808 год говорится: "на конной площади в том же сенном базаре".
Впоследствии первая часть названия отпала, и площадь стала именоваться просто "Сенной".

Первые татарские владения

Площадь была застроена жилыми усадьбами. Интересные сведения о ее жителях того времени можно почерпнуть из неопубликованных рукописей Н. Агафонова. Он перечисляет имена первых казанцев, "построивших дома по новому плану" к 1787 году, называя среди них купцов Д.И. Третьякова, М.Е. Реутова, П.П. Чернышева, МА Прянишникова, премьер-майора А.Е. Голицына, надворного советника НА Захарьина, капитана М.Ф. Кузьмина, сержанта Кутплабека Кулачева, солдата Минглыбая Минкина и даже генерал-майора и уфимского губернатора АА Пеуглина. Некоторые проходят в Списке без указания чинов и званий — Ефимовский А.Л., Федоров В.П., Воинов К.И. Как видим, площадь была заселена русскими самого различного социального состава. Встречающиеся татарские имена принадлежат, по-видимому, крещеным татарам, поскольку в Списке указана их принадлежность к приходу церкви Четырех Евангелистов.
Среди жителей Конной площади были очень заметные в городе фигуры. Рядом с площадью на Тихвинской улице в конце XVIII века имел дом поэт Гаврила Каменев. Напомню, что так называлась тогда не знакомая нам современная улица Тукая, а кривая улочка дорегулярной застройки, тянувшаяся к Тихвинской церкви. Немного позднее здесь жил в собственном доме известный ученый и врач Карл Фукс. В эти же времена неподалеку, на набережной Булака, располагалось владение профессора Густава Фогеля. С начала прошлого века и до середины 1860-х годов в большой усадьбе, обращенной одной стороной к Булаку, обитало многочисленное семейство
купцов Рязановых. В честь его главы Петра Меркуловича бывшая Мяснорядская площадь должна была по регулярному плану города называться Рязановской. Усадьба была знаменита под названием "Рязановская лавра". Здесь Петр Меркулович жил с сыновьями, внуками, правнуками, так что за обеденный стол садилось до семидесяти человек со стариком во главе. Упомянутое владение хорошо известной в Казани семьи купцов Реутовых принадлежало им до середины прошлого века. Жил на площади и купец Г.Д. Чепарин, пожертвовавший городу свой дом в ограде Тихвинской церкви под здание Михайловского приходского училища, а также часть своей земли под проход с площади к Тихвинскому погосту. Купил у И. Рязанова дом купец Н. Чернов — родной брат составителя двух Указателей Казани на 1840—1841 годы И. Чернова.
Семейства татар, дома которых оказались в черте города на территории запланированной площади и примыкавших к ней кварталов, постепенно отселялись, продолжая перебираться на новые места вплоть до начала прошлого века. По сведениям Марджани, они обосновывались в городской черте несколько южнее вблизи новой мечети, построенной в 1798 году на углу современных улиц Тукая и Парижской Коммуны, известной прежде всего как Галеевская мечеть. Скорее всего, ее приход поначалу составляли жители северо-западной оконечности дорегулярной старотатарской слободы, отселенные оттуда в связи с реализацией регулярного плана. Марджани указывает на то, что они прежде относились к первому (Юнусовскому) приходу. Он же называет имя Ахмета бине Исмагила, предки которого в числе первых построили здесь в 1804 году дом на пустопорожнем участке, именовавшемся "Молостов бакчасы" ("сад Молостова").
Приход этой мечети стал пятым по счету мусульманским приходом в Казани. До постройки в 1845 году Соборной мечети на углу Сенной площади именно эта мечеть носила название Сенной. Из "Списка" Агафонова следует, что Тихвинская улица была заселена русскими. Скорее всего, он имеет в виду ту сторону улицы, на которой располагалась Тихвинская церковь. Татарское население селилось вдоль Большой Евангелистовской улицы (вероятно, в южном ее конце, ближе к мечети). Постепенно оно расселялось вдоль отрезка современной улицы Нариманова, ограниченной нынешними улицами Г. Камала и Татарстан, а также вдоль улицы Парижской Коммуны по обеим ее сторонам. Вот почему последняя в дальнейшем, в середине прошлого века, называлась Татарской (позднее Сенной, Поперечно-Сенной). В проектных документах 1880—1885-х годов она вновь именуется Татарской. Вместе с тем уже тогда появляются татарские владения на Набережной Кабана — улице напротив церкви Четырех Евангелистов, обращенной к предполагавшемуся здесь рву, а также на самой площади. По всей вероятности, часть проживавших здесь татар, не пожелав переселяться, оставалась, перемещая свои усадьбы в соответствии с красными линиями.
Скорее всего, именно поэтому тогда и начинается формирование здесь татарской части площади. Характер многих жилых усадеб изменился: они стали торговыми.
Небольшие жилые усадьбы, которыми была застроена по периметру площадь, выходили на нее фасадами деревянных домов и лавок. Кварталы, прилегавшие к Булаку, были отведены под каменную застройку. Южную сторону предполагалось застраивать деревянными домами. Торговали в центре площади, отделенном от улиц каменными надолбами. В 1824 году, вознамерившись огородить ее этими надолбами, вице губернатор А.Я. Шмакин велел измерить площадь — ее периметр оказался равным 372 саженям. На площади находились торговые деревянные палатки. По сведениям Л.М. Свердловой, в 1818 году их было 83, большинство принадлежало татарам. О том, как здесь шла торговля, можно судить по докладу одного из казанских чиновников в Городской Думе: "...имеющаяся здесь в г. Казани площадь сенная и конная... множеством народа занимаема бывает, особенно по воскресным дням зимнего времени сеном, дровами, санями с щепным и мочальным товаром целыми возами на лошадях впряженными, а потому и продажными лошадьми";
далее он указывает, что все это приводит "к беспокойству на въезд во внутрь, так и выезд с сей площади покупщикам и продавцам и проезжающим чрез оную в улицы разного рода особам и людям".
Находившееся рядом с площадью у дома Карташева Тихвинское озеро еще в 1825 году оставалось незасыпанным и исчезло лишь к 1838 году. На площади имелись караульный дом, поставленный "противу дома купца Енусова", а также платформа (плацформа) у дома правления низового округа с постами часовых при них. Такие посты были при всех трех городских въездах — Сибирском, Оренбургском и Симбирском, к которому и относился расположенный на Сенной площади. В 1818—1819 годах предполагалось заменить старые, пришедшие в ветхость плацформы, надолбы и шлакбаумы новыми "сходно с рисунками на сей предмет изданными". Такие Высочайше апробированные рисунки были доставлены в Казань. Два унтер-офицерских шлакбаума были выстроены на площади.
Торговля на площади, очевидно, причиняла проживавшим рядом горожанам неудобства. Уже в 1808 году поднимается вопрос о переносе конской торговли с площади на другое место. Губернский секретарь Мунгалов в своем докладе о необходимости перевода Конной площади в другое место очень убедительно писал "о случиться могущем каждогодне физическом вреде человечеству: "Когда на нареченной площади соединившийся снег с навозом приходить будут постепенно от солнечной теплоты весенней к растаянию, то первая причина влажности от зноя и омерзительного запаха человечеству едва ли не удушительна, а вторая причина вредна по растаянии снега быть может от стремящейся с течением воды навозной с поверхности площади". Однако торговля на площади продолжалась до начала XX века.
Несмотря на то, что кварталы по трем сторонам площади были отведены под каменное строительство, ее застройка еще долго оставалась в основном деревянной. По данным Л.М. Свердловой, в 1818 году из 83-х действовавших лавок только три размещались на первых этажах каменных зданий. Хорошее
представление о характере застройки дает план города 1838 года, где отмечена каменная застройка того времени. Единичные небольшие особняки были построены, по всей вероятности, по образцовым проектам 1809—1812 годов издания, которые были присланы в Казань для обязательного применения. Как предписал в 1810 году Казанский гражданский губернатор Б.А. Мансуров городничим губернии, "всем жителям в городе иметь тщательный надзор, чтобы никто из обывателей иначе не производил строений как сообразно с фасадами Высочайше утвержденными". Известно, что в Казанской Градской думе имелось два экземпляра гравированных с золотым тиснением альбомов с фасадами, о которых председатель ее писал: "по пространствах г. Казани полагаю нужным для свободного под фасад выбора обывателями, желающими строить, чтобы оные фасады были в Думе у полиции, и у архитектора". Эти альбомы, каждый из которых стоил по 25 рублей, были по тем временам очень дороги и присылались в города в основном по одному экземпляру.

До по улице Кирова, 58.6 В то время когда в нем жил Карл Фукс, угловая часть дома была увенчана куполом на низком барабане.

На углу площади в том месте, где в нее вливалась улица Московская, стоял дом Карла Фукса. Скругленный угол дома был акцентирован невысоким световым барабаном и завершался куполом. Неравной длины фасады со стороны площади и по Поперечно-Тихвинской улице имели строго классицистическое оформление с плоскими арочными обрамлениями небольших окон нижнего этажа.

От пожара до пожара (1842-1859 годы)

Рубежами в истории городов всегда были большие пожары. С пожаром, случившимся в августе 1842 года, связывают начало периода эклектики в Казани. Но дело не только в этом стихийном бедствии. Пожару предшествовали два события, которые в действительности и определили будущий облик многих провинциальных городов России. В 1830—1840-х годах были приняты "Положения об устройстве городов" по многим городам России, в которых регламентировалось строительство. Для Казани такое Положение было Высочайше утверждено указом от 15 ноября 1841 года. Вторым событием, непосредственно связанным с первым, стало издание в 1840—1841 годах образцовых фасадов "в новом вкусе", которые предназначались для руководства "комитетам по устройству городов". Изменения архитектурного стиля были определены на государственном уровне, и пожар 1842 года лишь подготовил строительную площадку для массового обновления жилой застройки города.
Серия, состоявшая из двенадцати тетрадей со 178-ю фасадами, несомненно, имелась в Казанской Губернской Строительной и дорожной комиссии, о чем свидетельствуют сохранившиеся в городе дома и многочисленные графические документы. За этим изданием последовало издание 1843—1852 годов в двенадцать тетрадей со 144-мя фасадами, также присланных в Казань. В комиссии был "Список жителям, коим после пожара позволена постройка с приложением и самих выданных фасадов". Уже в 1844 году она заявила о необходимости "поверки производимых и произведенных в городе обывателями построек в натуре с планами и фасадами", то есть указала на обязательность соответствия строящихся зданий образцовым проектам.
Начавшаяся после пожара массовая отстройка выгоревших кварталов в совершенно ином виде в корне изменила архитектурный облик города в соответствии с новыми "образцовыми" проектами. Пожар 1842 годы сыграл для Казани ту же роль, что пожар 1812 года для Москвы. Жилая застройка довольно быстро почти полностью обновилась. Современники отмечали:
"Миновало более 4-х лет и почти уже не видно следов его (пожара — Г. Щ. Ныне (1847 г. - Г. Н.) опять в Казани считается домов: до 600 каменных, более 4000 деревянных... и с недавнего времени застроена значительная часть Арского поля". Строгая классика сменилась стилистическим явлением, известным под названием эклектики.
Что же касается Забулачья, то пожар коснулся его лишь отчасти. Он затронул часть квартала, примыкавшего к Сенной площади со стороны Булака, и полностью уничтожил квартал с западной ее стороны.
Домам на торговых площадях уделялось особое внимание. В ответ на Высочайшее повеление о выдаче ссуд на строительство каменных домов вместо ветхих деревянных в кварталах каменной застройки местная губернская администрация сочла "полезным предоставить воспользоваться преимущественно тем жителям г. Казани, которые пожелают возвести хорошие каменные здания на торговой площади". Именно в это послепожарное время здесь начинают формироваться в камне наиболее ранние из сохранившихся усадеб — братьев Фоминых,купцов Рязанова, Устинова, возведенные в 1842—1844 годах. Тогда же отстраивается часть квартала, обращенная к площади с запада, где находились усадьбы С.К. Скорнякова и Х.Ф. Фомина.
Несмотря на расположение усадеб в кварталах каменной застройки, капитальных строений в это время здесь почти не было. Исключением являлись единичные регулярные постройки, например, флигель Рязанова, а также здания, чудом уцелевшие еще с дорегулярной планировки и встречающиеся на генеральных планах усадеб до 1860-х годов. Они органично включались в усадебные композиции, порой становясь их главными элементами, как в том же рязановском владении.
Эта усадьба (на месте современного владения на улице Столбова, 5) в значительной степени сформировалась еще до пожара. В то время она принадлежала сыну Петра Меркуловича Рязанова Игнатию Петровичу. Обширный сад с беседками выходил к Булаку, а большой хозяйственный двор с другой стороны был обращен к площади. Сплошная застройка вдоль площади скрывала жизнь усадьбы. Два одинаковых каменных двухэтажных флигеля стояли торцом к улице вдоль боковых границ участка. Со двора
к ним примыкали службы. В центральной части отдельно стояли небольшие лавки, соединявшиеся каменными и деревянными воротами. Во дворе находились каменная баня, службы с каретниками, погреба, конюшни и коровник.
Основной усадебный дом, запрятанный в глубине под углом к улице, сохранился от древней планировки и первоначально имел крестообразную форму. В документах он описан как "дом каменный двухэтажный, расположен во дворе, в верхнем этаже 10, в нижнем 8 окон. В верхнем этаже 10 комнат, в нижнем — 7, занимает сам владелец". Возможно, столь длительный отказ от вынесения главного усадебного дома на красную линию (а принципы регулярной застройки требовали этого) был своеобразной формой проявления купеческого консерватизма. Так случалось и в других городах России, например, в Москве. При строительстве флигеля и лавок были использованы образцовые фасады серии 1840—1841 годов, но осуществлялись они с некоторыми отклонениями, сводившимися в основном к упрощению.
Располагавшаяся рядом усадьба В.Я. Устинова (Столбова, 3) была застроена со стороны площади каменным двухэтажным домом с антресолями, поставленным по центру участка. По сторонам к нему примыкали одноэтажные лавки с арочными проемами входов, подхватывая ритм таких проемов на главном доме. Во двор вела центральная проездная арка.
Некогда единая усадьба на углу Сенной площади и Поперечно-Сенной улицы (Столбова, 1) принадлежала братьям Евсею, Хрисанфу и Лаврентию Федоровичам Фоминым, которые разделили ее между собой в 1838 году. Частью этого большого участка с одноэтажными каретными лавками владел купец А.К. Санников. Позднее, в 1864 году, она также перешла к Фоминым, а точнее — к дочери Хрисанфа Аграфене Фоминой. Выступ в глубине квартала занимал небольшой сад. Первыми каменными постройками здесь были два двухэтажных дома с лавками по первому этажу и каретная лавка, поставленные вплотную друг к другу и продолжившие сплошную застройку площади с этой стороны. В 1851 году к ним примкнули одноэтажная мучная лавка, расположенная на углу, и с некоторым разрывом по улице Поперечно-Тихвинской — одноэтажный дом. Так к середине века владение оказалось плотно застроенным по внешней границе лавками и домами с лавками по образцам 1840—1841 годов.
Аркада таких же лавок протянулась и с западной стороны площади вдоль Поперечно-Тихвинской улицы (Г. Камала), свернув на улицу Московскую (Кирова). Фрагменты этих лавок и сейчас проглядывают в сохранившейся здесь застройке.
Примыкающая вдоль улицы со стороны Булака усадьба Х.Ф. Фомина (Г. Камала, 4) интересна тем, что каменные торговые палатки здесь располагались внутри участка вдоль границы владения, в то время как усадебный дом и флигель были вынесены на красную линию улицы. До 1859 года на участке стоял большой дом, построенный еще до урегулирования. Тогда его, окончательно пришедший в ветхость после пожара, разобрали. На его месте вдоль дальней границы достроили торговые палатки, надстроив к ним второй этаж и деревянную обходную галерею.
Так в тот период сформировалась застройка пострадавшей от пожара северо-западной части площади. Возведенные одновременно, эти постройки отличались единообразием классицистических приемов и форм. Целостность застройке придавала общность композиций этих торгово-жилых усадеб, в которых главенствующую роль играли лавки. Они объединялись архитектурными формами в сплошной горизонтальный ряд. При этом возвышавшиеся вторые этажи домов, композиционно обозначая собой усадьбы, приобретали второстепенное значение.
Кварталы, примыкавшие к площади с юга и востока, по-прежнему оставались, за небольшими исключениями, деревянными.
Одновременно начинается формирование застройки татарской части площади, своеобразной кульминацией которого становится возведение здесь в 1845 году соборной мечети, получившей название Сенной.
В 1843 году Почетный гражданин купец 1-й гильдии Ибрагим Губайдуллин Юнусов скупает примыкавшее к его лавкам владение умершего Исмагила Якупова Сулейманова, расширив таким образом собственный участок, принадлежавший ему еще с 1837 года. Он предполагает воздвигнуть здесь "минарет и вовнутрь двора мечеть", а также перестроить существующие лавки, пожертвованные им в то время в пользу татарских детских приютов. Проект, составленный архитектором А.К. Ломаном, впечатляет оригинальностью решения, несмотря на использование композиции образцового чертежа. Поставленная на торговой площади мечеть представляет собой торгово-культовый комплекс. Собственно мечеть оказалась внутри двора, от шумной улицы ее отгораживали одноэтажные корпуса лавок, на пересечении которых на углу возвышался минарет. В проекте архитектор обозначил его как "проход в мечеть". "Постановка вынесенного вперед минарета создает не только необычный эффект, но и тонкую режиссуру пространственных соотношений. Он деликатно отгораживает шумную базарную площадь от молитвенного зала, где в самой глубине его находится священный михраб", — так необыкновенно точно охарактеризовала объемно-пространственное решение этого комплекса Г.Н. Айдарова.
Проект был разработан в 1844 году и представлен на рассмотрение в Главное Управление путей сообщения и публичных зданий. Но в прошении доверенного лица Юнусовых мещанина Мусы Субаева содержалась просьба о разрешении приступить к строительству лавок, не дожидаясь Высочайшего утверждения проекта мечети. Скорее всего, лавки были возведены в том же году. Марджани говорит об открытии мечети в 1844 году, так что, возможно, она также была построена до Высочайшего разрешения. Отношением из департамента искусственных дел Главного Управления путей сообщения и публичных зданий от 28 февраля 1845 года в Казанскую Губернскую Строительную комиссию было сообщено об утверждении проекта:
"Господин Император по всеподданнейшему докладу моему Высочайше соизволил утвердить проект на перестройку и распространение пожертвованных Почетным Гражданином Ибрагимом Юнусовьм в пользу татарских детских приютов в Казани каменных лавок и на возведение во дворе их мечети с минаретом. Проект этот на одном листе препровожден при сем в Комиссию к дополнительному распоряжению".
В 1845 году мечеть уже возвышалась над одноэтажными лавками и несколькими двухэтажными домами. Предназначенная в основном для торгового люда, она имела общественное назначение, что отличало ее от других мечетей города.
Мечеть сделала площадь центром торговой и общественной жизни татарского населения города. Татарская часть площади стала застраиваться гораздо быстрее. Этому способствовал очередной пожар в августе 1850 года, когда выгорела вся южная сторона площади. В 1853 году братья Ибрагим и Исхак Юнусовы покупают пустопорожнее владение рядом с участком Киселева (Кирова, 70), а затем еще один примыкающий участок. В 1849 году купец Габдулла Абдуллин приобретает участок в северо-восточном углу площади, а уже через несколько лет соседним с ним участком владеет его брат казенный крестьянин Хайбулла Абдуллин. Так в руки татар постепенно переходит часть южной стороны площади до Чепаринского переулка (за исключением углового владения Апаковых, вся она принадлежала братьям Юнусовым) и северо-восточный угол. Вся восточная сторона в значительной степени уже была заселена татарскими семействами. Документы называют имена Атнагулова, Арасланова, Махматова, Заитова, владевших в то время домами вдоль части Сенной улицы, обращенной к площади.
Таким образом, в это время происходит дальнейшее формирование застройки татарской части площади, выделившейся в некое самостоятельное образование еще в предшествующий период. Многочисленные татарские ряды, продолжая расширяться, перешли позднее на Евангелистовскую площадь. И туда же позднее была перенесена торговля сеном.
Застройку площади формируют новые образцовые фасады 1843—1852 годов, которые по мере их издания присылались в Казань, хотя по-прежнему применялись и более ранние образцы. Так, одноэтажный деревянный дом с двумя квартирами в наем был построен Ш.-А. Т.-Б. Киселевым на южной стороне площади по Высочайше утвержденному фасаду 1840 года. Но в основном использовались более поздние образцовые проекты, наиболее соответствовавшие потребностям и вкусам времени постепенного отхода от классицизма. По обеим сторонам дома Киселева на доходных владениях Юнусовых находились дом с комнатами "для проезжающих", "простонародные въездные избы", вдоль площади тянулись одноэтажные деревянные лавки. Возможно, они выглядели так же, как и располагавшиеся по другую сторону Чепаринского (ныне Тукаевского) переулка деревянные лавки купца Г.Д. Чепарина замечательной архитектуры середины XIX века. Эта большая усадьба с выраженной торгово-жилой функцией, сгоревшая дотла в пожаре 1850 года, уже тогда поражала современников своим трехэтажным каменным доходным домом в современном по тому времени эклектичном вкусе. Проект для него был составлен в Санкт-Петербурге в Департаменте проектов и смет архитектором Скаржинским. Два больших корпуса экипажных лавок, соединенных между собой воротами, соответствовали образцу из собрания тетрадей 1850 года. Крупные арочные проемы, заключенные в пилястры, соответствовали по масштабу и архитектуре многоэтажному доходному дому. Во дворе располагались доходные дома с комнатами и квартирами в наем в одноэтажных деревянных корпусах. Эта усадьба и при последующих владельцах, которыми были татарские купцы 3. Усманов и С. Губайдуллин, сохраняла свой профиль и облик. И даже тогда, по сведениям Агафонова, лавки продолжали называться старожилами "Чепаринскими". Описания Ф. Шаляпина, семья которого проживала одно время на Сенной площади9, хотя и относятся к середине 1870-х годов, но отражают усадьбу времени Чепарина. В своих воспоминаниях он писал: "...переехали в Татарскую слободу в маленькую комнату над кузницей — сквозь пол было слышно, как весело и ритмично цокают молотки по железу и по наковальне. На дворе жили колесники, каретники и дорогой моему сердцу скорняк. Летом я спал в экипаже, который привозили чинить или в новой, только что сделанной карете, от которой вкусно пахло сафьяном, лаком и скипидаром".
При дальнейшей застройке площади получили широкое распространение образцовые фасады домов с лавками и рядов одноэтажных лавок, разработанные тем же Скаржинским и Высочайше утвержденные в 1849 году. Большие прямоугольные входы-проемы с пилястрами по сторонам чередовались с рустованными простенками, прорезанными небольшими оконными проемами. Этот ритм мог быть продолжен настолько, насколько позволяли размеры участка. Лавки объединялись с домом. Фасад дома с лавками представлял собой надстроенные вторым жилым этажом лавки того же типа. По первому этажу он полностью повторял фасад отдельно стоявших лавок. Пять окон верхнего этажа завершались прямоугольными сандриками. Таков несложный декор этого типа зданий, хорошо соответствовавших застройке торговой площади.
Лавки могли ставиться самостоятельно, как на участке Елены Игнатьевны Реуговой (Кирова, 60). На площадь выходили две лавки, а позднее они были продолжены на всю ширину участка. В 1852 году над ними появился второй жилой этаж в соответствии с образцовым проектом, образовав описанный тип дома с двумя лавками по первому этажу.

Дома по улице Столбова, 11. Образцовые фасады 1848 и 1849 годов издания использованы в застроим усадьбы братьев Абдуллиных, которая состояла из двух двухэтажных домов, соединенных между собой воротами, и рядов одноэтажных лавок.

Со стороны двора через примыкавшие к лавкам сени располагались жилью помещения. Такие же ряды лавок в усадьбе купца Губайдуллы Абдуллина (Столбова, 11), поставленные со стороны Поперечно-Сенной улицы, имели одиннадцать осей. И вновь здесь возник подобный дом, построенный братом Губайдуллы Хайбуллой Абдуллиным (Столбова, 11, где сейчас стоит угловой дом советского времени) с рядами лавок вдоль площади. Этот же проект был использован при застройке расположенной вблизи площади усадьбы Сергеева (Левобулачная, 46/2). Другой образец 1848 года, часто встречавшийся в застройке татарской части города, бьш применен при строительстве дома Губайдуллы Абдуллина — небольшого двухэтажного особняка, поставленного торцом и перекрытого двускатной крышей. Его фасад в три оси окон с низким рустованным нижним этажом, угловыми пилястрами, прямоугольными сандриками, оставался еще очень близок по своим формам к классицизму. Эклектичную природу "выдавали" предполагавшиеся на сандриках лепные украшения, сухарики на скатах крыши и пилястрах. Но такие излишества, как лепнина, владельцу не требовались. Больше внимания надо было уделить устройству складывавшегося веками быта, привычного по жизни в деревне, в отцовском доме. Такой быт он переносит в свой дом, отгородив его от чуждой внешней жизни за этим никак не волновавшим его образцовьм фасадом. Фасад — для площади, для властей, пусть выглядит так, как им хочется. Но уж внутри наладится своя, исконная жизнь, сохранятся и мужская, и скрытая, как требуют обычаи, женская половины. Все как положено. Так было, так будет. Разбогатев и обустроившись, хозяин взял к себе из деревни брата. Сообща купили ему участок, построили через ворота дом. Протянулись вдоль площади, свернув к переулку, ряды таких же, как у брата, лавок. Да и дом, пусть с другим фасадом (какой был по карману или какой предложил чиновник от архитектуры), но устроили так же. Новый казанец соорудил отдельные сени с лестницей для женской половины, чтобы не попадались на глаза заходящим по делам — торговое дело требует общения. А парадные комнаты для гостей сделал как у знакомых русских купцов — анфиладой.
Усадьбы братьев Абдуллиных, как и расположенные здесь усадьбы русских, были торгово-жилыми. Такого рода усадьбы, как татарские, так и русские, вскоре вытиснились чисто торговыми усадьбами с лавками и доходными домами, принадлежавшими в основном богатым татарским владельцам. Сами они в них не проживали, поэтому такие усадьбы нельзя назвать жилыми.
В это время начинают появляться первые дома доходного типа с фасадами в новом эклектичном стиле. Доходное жилье, широко распространившееся гораздо раньше, чем принято считать, размещалось в домах, которые обычно называют особняками. Это и были особняки, поделенные перегородками на несколько квартир, где хозяева зачастую сосуществовали с жильцами. Внутренняя планировка в таких домах не отражалась на фасадах. Более поздние (1850—1852 годов) образцовые фасады уже несли в своей структуре характер распределения торговых и жилых помещений в наем.
Таков доходный дом, построенный на участке ясашного татарина Мухтара Атнагулова по образцу 1850 года. Двухэтажное здание, поставленное вдоль линии улицы дома с проездной аркой в центре, занимало весь фронт участка, оказавшись при этом меньше в размеpax своего прототипа из тетрадей. Нижний этаж дома, отведенный под торговые помещения, частично был занят жильем в наем, в то время как весь второй этаж, куда вела трехмаршевая лестница в пристрое со двора и который предполагался для сдачи в наем, занимал хозяин. Так образец приспосабливался для нужд конкретного владельца.
На красную линию обычно выходили дома и лавки. Но случалось, что сюда выносились службы или хозяйственные постройки, как в усадьбе купца Абдулмазита Арасланова. Каменные кладовые, перекрытые цилиндрическим сводом, смотрели на площадь скромным и предельно простым образцовым фасадом из тетрадей 1849 года.
Новыми владельцами дома Фукса стали казанские мещане Николаи Ерлыкин и Прохор Серов. После пожара 1850 года они затеяли капитальную перестройку дома, существенно изменившую его архитектурный облик. По тогдашнему законодательству проекты на дома, имевшие более семи окон по фасаду, требовали утверждения в столице. Поэтому составленный Академиком архитектуры А. И. Песке, бывшим тогда Городовым архитектором, проект послали в Главное Управление путей сообщения и публичных зданий на рассмотрение. В том же году с Высочайшего разрешения он был утвержден, о чем свидетельствует собственноручная подпись на чертеже Главноуправляющего. Архитектор ликвидирует угловую башню с возвышавшимся куполом, лишая здание композиционного акцента. Окна по фасадам растесываются. На первом этаже они приобретают форму и размеры арочных ниш с обрамлениями. Входы располагаются там же, дополнительный вход такой же арочной формы пробивается в угловой части. Подобный вид имеет вход в одноэтажной пристройке на улице Поперечно-Сенной. Окна верхнего этажа становятся шире, получают лучковые завершения и, обрамленные широкими наличниками, заполняют собой все плоскости фасадов. Большое полукруглое окно в угловой части с узкими проемами по сторонам закладывается, здесь устраивается рядовое окно. Рустовка в углах и сухарики на карнизе придают фасадам еще большую дробность. Прежняя монументальность, которой обладало здание несмотря на свои небольшие размеры, была утрачена. Оно приобрело очень характерный для периода эклектики вид, который очень скоро будут иметь все постройки казанских улиц.
Роковым для этой части города стал большой пожар 25 мая 1859 года. Он начался в татарской слободе, затем перекинулся в Забулачье и уничтожил его практически полностью. Газета "Губернские ведомости" тех дней красочно описывает это трагическое событие: "То был действительно "Божий гнев", и никакими человеческими силами нельзя уже было удержать этого страшного стремления огня, который все истребляя на пути своем, прошел около двух верст в длину и остановился только там, где кончился город и началось поле".
Большинство сохранившихся до нашего времени домов в Забулачье было возведено именно тогда. Многие из них отстроили в том виде, какой они имели до пожара. Таким образом, в этом районе города пожар 1859 года стал исходным пунктом в обновлении застройки.
На Сенной площади с удивительным упорством восстанавливаются в прежнем виде уже сложившиеся в 1840-х — начале 1850-х годов усадебные и торговые комплексы. Не только возобновляются старые каменные постройки, все еще немногочисленные. В камне начинают строиться внутридворовые хозяйственные сооружения, продолжая формирование усадеб.
В тот же год практически прежний вид обрела усадьба купца Чепарина, второй раз сгоревшая дотла со всеми деревянными постройками. Опять на площадь были поставлены два больших корпуса деревянных лавок для продажи экипажей, соединенных между собой воротами. Только новые корпуса, построенные по тем же самым образцовым фасадам, вместо трех лавок в пять арочных проемов состояли теперь из четырех.
Так же были возобновлены постройки Фоминых. При восстановлении главного усадебного дома Лаврентия сделали перепланировку, устроив на нижних этажах отдельные небольшие квартиры для сдачи в наем. Размещение лестниц в обоих выступах, соединенных между собой галереей (прием, широко применявшийся в татарских особняках, но здесь никак не трактовавшийся как мужской и женский входы), создавало возможность гибко использовать отдельные группы помещений с разными по размерам квартирами. Так усадьба была еще больше приспособлена для получения дополнительной прибыли с дорогого на торговой площади жилья.
Восстанавливается и угловая усадьба Евсея Фомина. При этом ставшее неэкономичным на нижних этажах хозяйское жилье переносится на расположенные над лавками верхние этажи. Переделывается бывший усадебный дом со стороны Поперечной Тихвинской улицы (Г. Камала, 4) — он занял теперь весь участок, примкнув к мучным лавкам. С устройством внизу лавки был полностью переделан образцовый фасад. Ниши с прямоугольными прорезями проемов (входов в лавку и проезда во двор) завершались на верхнем, жилом этаже арками, подхватывая тему полуциркульных форм аттиков и завершений проемов других усадебных построек. Повторяя облик этого дома, еще до его переделки исправили расположенный напротив усадебный дом Хрисанфа Фомина (Г. Камала, 4) по образцовому фасаду из тетрадей 1843 года издания. Дом отличался от своего прототипа количеством осей (семь вместо пяти) и их равномерным размещением. При этом были сбиты арочные обрамления окон нижнего этажа. Именно тогда дом получил облик, который местный краевед В. Хвостов охарактеризовал следующими словами: "Это постройка-казарма, полная безархитектурность, которая не дает места и мысли о красоте и уюте, видно полное отсутствие эстетических архитектурных запросов". Торговые палатки во дворе, по мере расширения дела надстроенные и продолженные с поворотом вдоль дальней границы, вытеснили древнюю постройку. "Громадный мощеный двор с трех сторон окружен складами. Они сплошь тянутся вдоль двора — все на одно лицо. Кирпичные, в два этажа с крытой, на кирпичных массивных столбах двухярусной галереей впереди. В них ведут десятки огромных, тяжелых железных дверей с большими засовами. Под складами — глубокие подвалы. Со двора же устроен ход в хозяйственный дом — с улицы входа нет". Так описал тот же автор эту усадьбу, вошедшую в литературу как место проживания известного хлеботорговца и старообрядца Я.Ф. Шамова.
К этому же типу "безархитектурных" или, как долгое время называлось в советском искусствоведении, "бесстильных" домов относится двухэтажный дом с антресолями, принадлежавший рыбинской мещанке М.Е. Жилиной (Столбова, 7). Он также имел прототип из собрания фасадов, но отличался от него протяженностью — здесь проявилась наметившаяся еще с реконструкцией А.И. Песке бывшего дома Фукса тенденция к протяженным фасадам с равномерной проработкой без всяких акцентов, когда они могли быть продолжены в любую сторону на любое расстояние. Увеличение числа осей домов особнякового типа явилось первым шагом к застраиванию всего фронта участка, и этим определялся выбор образцов. Отличает усадьбу от других расположенных на площади отсутствие лавок. Она специализируется на торговле жильем. Построенный дом был спланирован под две большие, в восемь-одиннадцать комнат, "барские" квартиры, расположенные поэтажно.
Пожар коснулся и татарской части площади у Сенной мечети. После него сохранившиеся капитальные строения, в первую очередь одноэтажные лавки, надстраивались, деревянная застройка заменялась каменной, уже в основном двухэтажной.
Лавки Юнусовых, обращенные одним крылом к площади, а другим к Сенному переулку, надстраивались поэтапно. В том же 1859 году были исправлены лавки со стороны площади, но еще долго оставался нетронутым второй этаж доходного дома. Через три года примыкавшая к нему часть другого крыла с расширенными проемами лавок возвышалась вторым этажом с рядом полуциркульных окон. На месте деревянных лавок протянулись каменные одноэтажные лавки на участках Н. Галеева рядом с Сенной мечетью вдоль Сенного переулка, а также Н. Заитова — на площади, слева от лавок Юнусова. По архитектуре они были сходны с расположенными вблизи лавкамиЮнусовых и Апаковых и состояли из прямоугольных проемов-входов на фоне рустованных стен.

Здание"Усмановского корпуса" на Сенном базаре. Одноэтажные торговые ряды. в I860 году протянувшиеся вдоль улиц Московской и Поперечной Сенной, завершили формирование татарской части площади. Они получили название "Усмановского" по имени построившего их купца Зиганши Усманова. В 1888 году крыло со стороны нынешней улицы Парижской Коммуны было надстроено по проекту архитектора М.Н. Литвинова.

Весьма заметным явлением в жизни площади стало строительство торговых рядов, известных под названием Усмановского корпуса. Проект для них был разработан вскоре после пожара и Высочайше утвержден уже в ноябре того же 1859 года. Ряды лавок под углом друг к другу должны были отделить татарскую часть площади. Одним крылом в двадцать лавок они располагались в линию с Московской улицей (Кирова). Крыло вдоль Поперечно-Сенной (Парижской Коммуны) планировалось из двух поставленных с разрывом для прохода на площадь частей в девять и десять лавок. Таким образом, на площади замышлялись ряды из сорока каменных одноэтажных лавок.
В 1860 году Городская Дума заключила контракт с купцом 3. Усмановым, по которому он обязывался построить за свой счет тридцать "нумеров" каменных лавок, то есть Г-образную часть рядов. Лавки требовались каменные, одноэтажные, крытые железом. После постройки Усманов мог пользоваться ими до 2 октября 1877 года, затем должен был сдать в собственность города без всякого вознаграждения. Однако вместо тридцати лавок купец построил сорок пять. Дополнительные лавки были устроены за счет части прохода на площадь с улицы Поперечно-Сенной.
Корпуса лавок, обращенные к татарскому углу площади, завершили формирование этой ее части, начало которому было положено еще в начале столетия. Лавки под номерами сдавались городом в аренду, за редким исключением, татарским купцам. С возникновением здесь торговых рядов Усмановского корпуса закончилось и формирование всего ансамбля площади, в котором татарская часть стала совершенно самостоятельным архитектурно-градостроительным явлением.

Застройка южной стороны площади. Фотография середины 1880-х годов.
Вот так выглядела площадь в середине прошлого столетия. Изменяясь от одного пожара до другого, хронологически совпавшего с последним периодом государственного регулирования частного строительства, площадь получила свой наиболее цельный и завершенный архитектурный облик.

Дома и лавки по образцовым проектам середины прошлого столетия, при всем своем разнообразии, были близкими по характеру. Это, а также многократное применение одних и тех же образцов придало застройке площади стилистически единый характер и ансамблевость. Мы видели пример использования одного и того же образца русскими и татарскими владельцами. Подобным повторением образца было возведение дома вплотную к существовавшему в усадьбе Фоминых на улице Столбова. Вся эта архитектура "в новом вкусе" по отношению к утратившему эстетическое значение классицизму несла в себе черты возникавшей эклектики. Отход от принципов классицизма и ордера и вместе с тем широкое использование средств ордерной системы — вот что отличало архитектуру того времени.

Облик татарской части площади во многом определили первые доходные дома, принадлежавшие Апакову и Юнусову и восходящие по своей архитектуре к XVIII веку.

Вид вдоль Московской улицы к востоку от нынешней улицы Камала. Справа на первом плане — бывший дом К. Фукса. Расположенные за ним лавки и дом Е. Реутовой, к которому примыкает одноэтажный каменный питейный дом, образовали впоследствии единый трехэтажный корпус "Апанаевского подворья". Трехэтажный доходный дом вместе с деревянными лавками Г. Чепарина принадлежал в это время татарскому купцу 3. Усманову. Далее тянулись владения братьев Ибрагимова и Искака Юнусовых с двумя доходными домами и лавками. Двухэтажный дом был позднее надстроен третьим этажом с размещением гостиницы "Амур" М. Рамазанова. Лавки Усмановского корпуса слева доходили до Тихвинского переулка.

Все лавки здесь повторяли лавки первых этажей этих домов, воспроизводя их не только в камне, но и в дереве. Так же последние серии образцовых проектов сформировали дальнейшую архитектуру как города в целом, так и Сенной площади. Повторенные вновь после последнего пожара, они оказали самое непосредственное влияние на близлежащую застройку, хорошо сохранившись порой в составе более поздних построек. Более того, этот поучительный для современности механизм преемственного отношения к наследию проявлялся и позднее, после известного указа 1858 года, когда было отменено обязательное применение образцовых фасадов. Этим указом, названным искусствоведом Е.И. Кириченко "эпохальным по своему значению", отменялась жесткая государственная регламентация частного строительства и "разрешалась свобода самовыражения в наиболее доступной, очевидной и понятной всякому форме". Но даже в этих условиях влияние соседнего здания оказывалось самым прямым. Наглядный пример — возведение дома М. Тимофеева на угловом участке Поперечно-Тихвинской улицы (Кирова, 56/8). Расположенный напротив дома Фукса через улицу, он полностью повторил его лучковые завершения и декор наличников окон второго этажа. При последующих перестройках этот декор был повторен в дереве и еще позднее — при облицовке дерева кирпичом. Но это уже тогда, когда дом принадлежал купцу Галикееву.
Известно сложившееся некогда негативное отношение к архитектуре времени эклектики. Вспомним, какими эпитетами наделяет Хвостов усадьбу Хрисанфа Фомина, распространяя их на все купеческие усадьбы. Сегодня вряд ли можно присоединиться к столь категоричной оценке. Искусствоведческая наука пересмотрела взгляды на эклектику, высоко оценив ее как художественное явление. Однако эта оценка относится прежде всего к уникальным постройкам. Рядовые же купеческие и мещанские усадьбы, составляющие основную массу застройки городов с историческим наследием, молчаливо не одобряются как относящиеся к периоду "безвременья в архитектуре". Именно они наиболее подвержены безжалостному уничтожению как не представляющие ценности. Само по себе разделение на памятники архитектуры и рядовую застройку (еще говорят:"среду")ставит последнюю в уничижительное положение. Если и говорят о сохранении этой "среды", то лишь как фона, декорации к памятникам.
Гостиница "Амур"
Между тем она отражает целый этап в истории не только архитектуры, но и культуры в целом, требует изучения и бережного обращения. Эта застройка по образцовым проектам середины века, если внимательно присмотреться, при всем своем внешнем однообразии очень многовариантна. Застройщики могли использовать 12 тетрадей со 178 фасадами 1840—1841 годов, еще 12 тетрадей со 144 фасадами — всего 312 образцов. Учтем, что сама жизнь диктовала заметные поправки, и арсенал этот будет выглядеть еще внушительнее. Любопытно, что по происхождению все эти образцы немецкие: разработке этой серии фасадов предшествовала закупка по приказу Николая I всех альбомов прусского архитектора Шинкеля. Чуждая как для русского, так и для татарского обывателя культура насильственно приспосабливалась к совершенно разным укладам жизни и быту. Мы наглядно видели это на примере домов Е.И. Реутовой и Г. Абдуллина, построенных по одинаковым образцам: сходная форма отражала разное содержание. Но это вовсе не умаляет значения застройки по образцовым проектам.
Возвращаясь к облику площади и расположенным на ней усадьбам, напомним, что в западной ее части была сосредоточена торговля лошадьми и связанным с этим товаром. Это отражается и в особенностях усадебных построек. Среди дворовых построек преобладали каретные и экипажные лавки, конюшни, склады для хранения экипажей, мастерские, кузницы... Татарские усадьбы носили чисто торговый характер с многочисленными рядами и доходными домами, тогда еще далекими от знакомых нам зданий подобного рода.
Многое погорельцы так и не вернулись на свои пепелища. Несколько лет стояла пустопорожней земля Е.И. Реуговой. Усадьба И.П. Рязанова, от которой сохранились флигели, одна из трех лавок и усадебный дом в глубине, находилась в запустении до 1865 года. Долго стоял обгоревшим городской питейный дом. Мемуарист С.В. Смоленский вспоминает об этой части Забулачья как о ряде "огромных дворов и товарных складов с очень редкими постройками". Он же упоминает еще одну колоритную, но неприглядную подробность: в те годы на Сенной площади производились экзекуции преступников.

На рубеже веков. Большие надежды

Развитие торговли и приток занимавшегося ею населения, особенно в пореформенное время, повысили спрос на наемное жилье, прежде всего вблизи традиционных мест торговли, в том числе на Сенной площади. Она стала вызывать особый интерес у богатевшего татарского купечества. Скупка выгоревших участков зажиточными татарами продолжалась, приняв массовый характер со второй половины 1860-х годов. В 1866 году 3. Усманов
становится владельцем всего участка Чепариных, в том числе той части, которая была продана когда-то купчихе Васильевой. А с начала 1870-х ему принадлежит крупное владение Нестеровой (Кирова, 53/6). Усадьба Е.И. Реутовой, переходя из рук в руки, в конце концов формирует большое доходное владение еще одного предприимчивого представителя рода Апанаевых, позднее ставшее известным под названием Апанаевского подворья. Юнусовым уже принадлежала вся земля от Чепаринского (Тукаевского) переулка до углового владения Апаковых.
С северной стороны к известным уже нам усадьбам братьев Абдуллиных примкнуло владение купца Казакова. Почти вся застройка площади, за исключением ее северо-западного угла, оказалась в руках зажиточных татарских предпринимателей.
Так навсегда канули в историю небольшие купеческие усадьбы с непременными садами, банями и беседками, почти в течение века определявшими облик площади. Она вступила в эпоху капитализма с новыми, доселе неведомыми типами зданий, с огромным количеством населивших ее людей, с не запланированной и не предполагавшейся никем новой ролью в жизни татарского народа.
На южной стороне площади на владениях братьев Ибрагима и Исхака Юнусовых на месте деревянных лавок один за другим возникли два крупных доходных дома. Это первые постройки на площади, выполненные по индивидуальным проектам в стиле эклектики.
Один из домов (Кирова, 70) был построен в 1864 году по проекту городского архитектора П.Е. Аникина. Двухэтажное нарядное здание с проездом во двор перекликалось с восстановленным за год до того 3. Усмановым трехэтажным домом. Фасад по первому этажу прорезали шесть прямоугольных проемов со скругленными углами. Здесь в помещениях, перекрытых крестовыми сводами, располагались магазины. Второй этаж с высокими сдвоенными окнами был жилым. В номера на две-три комнаты вела галерея на каменных столбах вдоль дворового фасада. Со двора вдоль границы участка протянулся еще один доходный дом галерейного типа с шестью секциями складских помещений по первому этажу и комнатами в наем на верхнем этаже. Коридор тянулся вдоль глухой брандмауэрной стены, комнаты окнами выходили в узкий двор. Такой тип периметральной застройки домовладений станет вскоре основным вблизи торговых площадей и улиц города.

Дом №60 по улице Кирова -"Апанаевское подворье" или "Московские номера". Трехэтажное здание включает в себя одноэтажный городской питейный дом, а также двухэтажный усадебный дом и ряды одноэтажных лавок Е.И. Реутовой, в основе которых лежит образцовый проект 1849 года.

Другой доходный дом стоял неподалеку (Кирова, 66). Композиция новой застройки была характерна для усадеб середины XIX века: дом и лавки располагались вдоль улицы с разрывом, несмотря на укрупнение участка. В эклектичном фасадном декоре дома, построенного в 1877 по проекту чертежника А. Пермякова, еще заметны традиции классицизма.
Новые владения формировались двояко. Иногда усадебная застройка приспосабливалась без коренной ломки ее структуры и границ. Скажем, на участке Казакова (Столбова, 9) к существовавшим строениям прибавился только навес. В двух домовладениях Юнусовых (Кирова, 68 и 70) до начала XX века сохранялись границы более полувековой давности, несмотря на узость участков. Характерна в этом отношении усадьба, в начале 1870-х годов перешедшая от Нестеровой 3. Усманову (Кирова, 53/6). Ее застройка сложилась к середине столетия. Более полувека она многократно переделывалась: лавки надстраивались жилыми этажами, становясь доходными домами различной этажности, создавался развитый комплекс служебных построек со всем необходимым набором помещений — каретников, конюшен, погребов, сеновалов. По-видимому, более доходное жилье в наем вытесняло лавки, от которых в конце концов осталась небольшая часть, обращенная к площади. Первые этажи то превращались в жилые, то опять переделывались под магазины и другие помещения. Приспосабливались подвалы, верхние этажи, пристраивались галереи со двора — все было направлено на максимальное получение прибыли. Менялся облик построек. Пробивались новые проемы, иным становилось их оформление, устраивались зонты. Но неизменной оставалась раз и навсегда сложившаяся наиболее рациональная композиция усадьбы. Постепенно усадьба превратилась в многофункциональный комплекс, в котором на рубеже веков размещались номера, экипажное производство, кузнечное заведение, булочная, торговля сырыми кожами...
Такова и бывшая усадьба Чепарина. В отличие от первого последующие владельцы, 3. Усманов и С. Губайдуллин, сами здесь не проживали. Вся усадьба служила исключительно источником дохода, полностью став торговой. Сохранив деревянные лавки со стороны площади, новый хозяин заменяет деревянные флигели двумя каменными доходными домами, поставив их у дальних границ, чтобы выгоднее использовать дорогую землю. Вдоль дворовых фасадов тянулись галереи на каменных столбах и с лестницами в торцах, из них жильцы проходили в свои двух-трехкомнатные квартиры. К галереям примыкали выступы с ретирадами.
Все эти усадьбы объединяло одно общее свойство. Получая с течением времени иной облик, они сохраняли черты торговых и торгово-жилых усадеб, сложившихся еще к середине столетия. И это не было связано с национальностью владельца. Большой спрос на наемное жилье требовал замены мелких деревянных строений крупными многоквартирными доходными домами. Таков общий характер изменений застройки владений на площади в конце XIX — начале XX веков.
Усадьбы, о которых было сказано, не меняли своего профиля. Но чаще случалось иначе. Так, став в 1865 году владельцем некогда обширной жилой усадьбой И.П. Рязанова, Н. Чернов в том же году коренным образом перестраивает ее по проекту архитектора Н.И. Грицевича в комплекс торговых бань, при этом не остается и следа от большого сада с беседками, выходившего к Булаку.
То же происходило и с многими другими усадьбами вдоль Булака. На этой же стороне с середины XIX века располагался большой банный комплекс рязанского крестьянина Т.А. Банникова, более известный по его последнему владельцу архитектору П.Т. Жуковскому. Известны бани Меркулова, размещавшиеся напротив, по другую его сторону.
От старой усадьбы сохранились после пожара флигеля, корпус лавок со стороны площади и усадебный дом в глубине. Сгоревшие лавки архитектор заменил корпусом бань с номерами. Кроме того, полностью перепланировал усадебный дом, ставший частью вытянувшегося вдоль площади второго банного корпуса. Сад предполагалось застроить по периметру, образовав второй обширный двор. Так со стороны Булака возникло одно из редких сохранившихся зданий такого рода, известное по имени его последнего владельца Н.Е. Баратынского. Оно было возведено с некоторыми отклонениями от проекта. Перпендикулярный к нему и вытянутый вдоль боковой границы участка корпус заменили крытым деревянным ходом. Другой корпус разделял владение на два двора, соединенных узким проходом. Здесь также планировался корпус бань, но построен он не был. Вместо него позднее, когда усадьба перешла во владение П.3. Садовского, появился двухэтажный доходный дом с лавками и жилыми номерами в наем, занимавший все пространство между флигелями.
Купеческая усадьба середины XIX века Е.И. Реутовой составила большое доходное владение Мухаметюсупа Апанаева. Преобразование владения началось со строительства четырехсекционного многоквартирного жилого дома, вытянувшегося вдоль левой границы участка. Первые этажи домов внутри двора заняли необходимые вблизи площади склады. Шестнадцать больших арок-проемов лучковой формы в широких обрамлениях здесь также обозначали собой на фасаде перекрытые сводами складские помещения. Над ними возвышались жилые второй и третий этажи с равномерно и часто расставленными окнами. Лестничные клетки с двумя квартирами на каждом уровне находились внутри основного здания. К ним примыкали четыре прямоугольных выступа с ретирадами. Деревянные строения были заменены каменными. Подлинным новшеством стало объединение разбросанных малоэтажных служебных построек в одном компактном трехэтажном корпусе, который обслуживал все жилые постройки владения. Позднее участок был расширен с юга и одной стороной стал выходить на Поперечно-Тихвинскую улицу (Г. Камала). Появились новые жилые корпуса. В начале века бывшие усадебные постройки со стороны площади были надстроены и объединены по фасаду под одну крышу (связь, как говорилось). Такое объединение носило механический и небрежный характер, несмотря на единое декоративное оформление окон верхнего этажа. Тем не менее на фасаде современного трехэтажного дома № 60 на улице Кирова проглядывают образцовые фасады главного усадебного дома и лавок Е.И. Реуговой. В начале XX века участок превратился в большое доходное владение с шестью жилыми корпусами, хорошо известное как Апанаевское подворье (Московские номера). В 1910-х годах его арендовал купец М. Рамазанов, так же как и номера "Амур". Гостиница разместилась в доходном доме Юнусовых, о котором уже говорилось. Для этого дом надстроили в 1912 году третьим этажом и запоздало переделали в стиле модерн его фасад. Единственное такое сооружение на площади выделялось среди остальных построек.
Первым крупным сооружением доходного типа на восточной стороне площади стало возведенное в 1876 году Галием Усмановьм трехэтажное здание (Парижской Коммуны, 11). Спроектированное архитектором П.И. Романовым с фасадным декором в кирпичном стиле, оно относится к получившему распространение вблизи площади галерейному типу. Уже не лавки, а обширные помещения магазинов занимали первый этаж, выделенный на фасаде рядом лучковых проемов с широкими обрамлениями.
Этот масштаб и кирпичная стилистика были подхвачены при объединении в 1896 году выходивших на площадь построек бывшей усадьбы А. Арасланова в единый доходный дом. С середины 90-х годов они стали совместным владением сестер Биби-Махруй и Биби-Нагимы Галеевых, а также Биби-Гайши Шариповны и Габдуллы Исхаковича Утямышевых. Двухэтажный дом в восемь осей окон (в 1867 году также перестроенный из одноэтажных кладовых) с кладовыми и лавками по первому этажу был продолжен с обеих сторон вдоль площади после сноса деревянных лавок. На первом этаже разместили магазины, тут же был проезд во двор. Деревянную галерею со стороны двора также продолжили. В 1900 году владельцы надстроили третий этаж, повторив декор окон второго этажа. Во дворе были построены службы, конюшни с сушилами, амбар, тесно поставленные по периметру владения. Доходный дом имел характерный для эклектики плоский фасадный декор.
Обветшавшие в начале 1880-х годов лавки Усмановского корпуса (они продолжали так именоваться, хотя давно перешли в собственность города) требовали ремонта и перестройки. Арендаторы их многократно обращались к властям с Просьбой разрешить им за собственный счет пристроить к корпусу каменные кладовые. По проекту, составленному городским архитектором М.Н. Литвиновым, предполагалось несколько надстроить лавки, поднять уровень пола и устроить зонты на чугунных столбах. В 1888 году было отремонтировано крыло по улице Московской. В следующем году по ходатайству и на средства татарских купцов Сайдашева, Мусина, Хайбуллина и Арасланова отремонтировали и надстроили вторым этажом корпус на улице Сенной. Оба корпуса были расширены со стороны глухой стены лавок кладовыми.
В начале XX века площадь все более явственно приобретает характер общественного центра. Помимо торговых и доходных построек появляются увеселительные заведения; впрочем, их было немного. Характерно, что специальных капитальных зданий для этих целей не строилось. Новые функции приобретали уже существовавшие жилые дома. В 1911 году татарский предприниматель Ш. Ишмухаметов приспособил второй этаж находившегося вблизи площади дома В. Щеглова под кинематограф "Свет". В это же время некий Королев возводит на площади деревянный балаган-временное дощатое сооружение со зрительным залом и сценой. Известный нам дом Жилиной, принадлежавший тогда Перельштейну, новый владелец предполагает перестроить в кинематограф. Часть этого прежде доходного дома с "барскими квартирами" уже была приспособлена под чайную. Перестройка свелась к разборке всех внутренних перегородок и устройству больших залов, а также крылец и навеса над выходом. Широкий вход, прорубленный из окна в вестибюль рядом с чайной, вел в зрительный зал, занимавший заднюю продольную половину дома. Однако кинематограф на площади так и не появился. Так же и торговые бани, которые предполагал устроить в своем владении Н. Чернов, были заменены доходными номерами с лавками и складами. Дом по-прежнему остался доходным, что, по-видимому, было тогда более выгодным.
Облик капиталистической площади не вызывал восторгов современников. В докладе Казанской городской думы за 1889 год говорится: "...Сенная площадь загромождена гарянским товаром, который оставляется здесь торговцами и не в базарные дни и загромождение это не только безобразит площадь, но вызывает справедливые жалобы лиц, арендующих городские палатки". Признавая плохое состояние площади, дума постановляет заменить торговые палатки новыми. Проект в трех вариантах был представлен на обсуждение думы городским архитектором М.Н. Литвиновым. А простой обыватель так описывал свое восприятие площади: "Это — длинные одноэтажные лабазы, сплошь занятые лавками и складами со сводами, без окон, с большими дверями на два раствора. В обычных жилых домах нижние этажи тоже заняты такими же помещениями... По Московской улице по направлению к Кабану почти сплошь на два квартала тянутся занятые лавками корпуса, часто с крытой галереей впереди".
С ростом национального самосознания и активизацией общественной жизни татар площадь приобретает особое значение. Она выходит за рамки просто архитектурно-градостроительного образования, все более и более становясь средоточием общественной жизни татар. Впервые в татарском обществе возникает необходимость в зданиях общественного типа. За неимением их эти функции переносились в доходные дома и номера. Например, образованный в 1907 году "Восточный клуб" размещался то в номерах "Булгар", то в частном доме X. Сабитова (Комсомольская, 8). В номерах гостиниц обосновались редакции многочисленных газет и журналов, которые после революции 1905 года появились, как грибы после дождя. В "Апанаевском подворье" размещалась контора Торгового Товарищества "Китап", и в этом же номере в начале 1908 года жил, работая экспедитором Товарищества, Габдулла Тукай. В номерах гостиницы "Амур" находилась редакция газеты "Кояш", в номерах гостиницы "Караван-Сарай" — редакция газеты "Азат". Здесь же снимали помещения конторы и фирмы. Например, "Торговый Дом Гаинутдин Сабитов с сыновьями и К°" арендовал помещения в номерах И. Апакова. В номерах проводили встречи, собрания самые разные организации. Хорошо описана одна из таких встреч в рассказе Ф. Амирхана "Как способствовать прогрессу нации". Герой рассказа Хусаин регулярно ходил в гостиницу, где останавливался казий Сагит, чтобы выслушать его новые идеи о национальном самосознании, о возрождении нации. С другими шакирдами он организовал общество, собрание которого провели в номере гостиницы "Сарай". В номерах жила интеллигенция, много думавшая и говорившая в те годы о судьбах татарской нации. Ее отношение к тогдашней жизни бьшо весьма критическим. Это отношение распространялось и на Сенную площадь, которую Тукай описал в поэме "Кисекбаш" как средоточие алчности и невежества. Повидимому, не вызывала симпатий у прогрессивной интеллигенции и современная ей архитектура, хотя она вряд ли имела сколько-нибудь четкий архитектурный идеал. Во всяком случае, описания счастливого будущего в фантастических рассказах Фатиха Амирхана тех лет содержат лишь самые общие контуры величественных зданий, двадцатиэтажного музея и татарского клуба, "отделанного как бы в европейском стиле, однако украшенного лучшим из того, что могло дать искусство Востока". Умами прогрессивной татарской интеллигенции этого времени владели большие, но несколько неопределенные надежды на расцвет национальной культуры, в том числе архитектуры. Мы знаем, как обошлось время с этими надеждами. Но, как бы то ни было, за многими идеями, проектами, образами, созданными людьми того поколения, явно или туманно, как воспоминание молодости, как образец или как кошмар, витают дух и лик Сенного базара.

Вместо послесловия

ПРИМЕЧАНИЯ