vecher

Николай АГАФОНОВ
Вечер у С.В. Дьяченки
(13 января 1890 года)

...С Сергеем Викторовичем Дьяченкою я знаком с января 1872 года. Он тогда был секретарем гражданского департамента Казанской судебной палаты и женихом Марии Петровны Карповой, молодой и красивой барышни, дочери дворянина Петра Михайловича Карпова; а я – выступил в этом году на широкое и ответственное поприще общественного служения в качестве редактора и издателя «Камско-Волжской газеты». Очень помню, как С.В. Дьяченко, юный и симпатичный явившись в редакцию, передал мне статью свою: «Казанский театр», с эпиграфом, или – правильнее сказать – под девизом: «Театр есть высшая инстанция для разрешения жизненных вопросов (Лессинг)». Прочитавши, я был в восторге от статьи и, напечатав ее в первом предстоящем
номере газеты, поскакал делать визит новому приятному сотруднику с номером газеты в руках. Он жил тогда на Красной улице в нижнем этаже дома своей будущей тещи, вдовы В.Н. Карповой. Лакей, отворивший на мой звонок дверь, ввел меня в роскошно убранную комнату, но в которой не было ни души, ибо обитатель ее, как жених хозяйской дочери, находился постоянно в верху близ избранной им подруги. Я ждал очень недолго. Прибежавший Сергей Викторович встретил меня в высшей степени любезно, как будто мы были целый век знакомы. Я передал ему номер газеты с его статьей, рассыпался в благодарности и присовокупил, что о доставке ему экземпляра «Камско-Волжской газеты» распоряжение сделано. Обменявшись с ним, таким образом, взаимными любезностями и поболтав еще несколько минут кое о чем, мы приятельски распрощались: мне было некогда, да и его я не хотел отвлекать надолго от общества дорогой его сердцу особы. КВ. Лаврский, мой сотоварищ по изданию и редактированию газеты, очень был рад, что я постарался завязать знакомство с Дьяченкой.
Через несколько дней Сергей Викторович заплатил мне визит, приехав на мою немудреную квартиру в антресолях дома Казанкина на Булаке (где сейчас швейная фабрика. – И.Щ. После я провел с Дьяченкой вечер у Ивана Никифоровича Алехина, товарища прокурора нового суда, зятя известному казанскому доктору Елачичу. Таким образом, знакомство с С.В. Дьяченкой продолжается у меня до сего времени.

Но время шло. Газету у меня с негодованием вырвали люди, благодаря своей физической силе. Я затерялся в числе заурядных обитателей г. Казани, но при всех встречах с С. В-м у нас всегда была с ним приятельская беседа, мы всегда, хотя двумя-тремя словами перекинемся, хотя я мельчал, а он делал карьеру. Из секретарей палаты, он стал членом суда, а спустя еще немного времени товарищем председателя этого суда. Если случалось мне иметь какое-нибудь дело в суде, он оказывал мне полную протекцию: присылал билеты на право присутствования при слушании важных процессов и проч. в этом роде.
Наконец, он – казанский городской голова, держит себя запанибрата с губернатором, обычный гость за обедами архиерея Павла, попечителя Масленникова и прочих светил казанского служебного мира. Я стал уже сторониться при свиданиях с ним, или просто стесняться, хотя и не показывал ему в этом вида. Но он не изменял ко мне любезности. На пожаре, случившемся в лавке Афанасьева, на Проломной улице, 5-го января (сего 1890 года), я, идучи домой со службы, остановился на минутку в толпе пожарных зевак. Дьяченко разговаривал с губернатором Полторацким, но когда я перешел на другую сторону, чтобы идти домой, С. В-ч неожиданно вынырнул из толпы и, очутившись рядом со мною, произнес: «Н.Я., что забыли меня, не зайдете вечерком ко мне побеседовать? Ведь мы с вами старинные приятели...» Я поблагодарил его и обещал придти к нему. Надо заметить, что Дьяченко незадолго перед этим взялся с большою охотою выхлопотать мне у Думы денежную субсидию на издание книжки: «Казань», о чем говорил с ним другой приятель мой Д.А. Корсаков. Сочувственное письмо Дьяченки Корсакову о предпринятом мною литературном труде хранится у меня, но я поторопился сходить в городскую управу и здесь лично заявил голове о своем отказе от городской субсидии. На вопрос Дьяченки: почему? я ответил, что книга моя, во-первых, неизвестно какова выйдет и поэтому я затрудняюсь сформулировать даже те условия, при которых может быть выдана мне субсидия; во-вторых, я прямо заявил, что субсидия во всяком случае свяжет мне руки, я желал бы в своем деле остаться самостоятельным автором, сохранив за собою полную независимость... С этими словами мы расстались. Теперь на пожаре пригласив меня к себе вечерком запросто, С. В-ч подал мне мысль сходить к нему для испрошения у него его собственной автобиографии для моей книги и права пользоваться архивными выписками о всех казанских городских головах для той же книги. Эту мою практическую мечту я и осуществил весьма успешно, проведя у Дьяченки целый вечер в субботу 13 января 1890 года. Пришедши к нему, я подал через лакея мою карточку, и сию же, можно сказать, секунду, был принят в кабинете самим хозяином, и принят, действительно, запросто, как давнишний приятель. Стали пить чай, толковать о том, что давно не удавалось нам побеседовать друг с другом как следует, по-прежнему и т.д. Когда зашла моя речь о его автобиографии, он достал из шкафа тетрадь. «Я бы желал прочесть Вам, Н. Я-ч, вот этот этюд, – сказал С. В-ч, – обращаясь ко мне. Вы знали здесь Андрея Сергеевича Ильяшенку, председателя департамента палаты?» – После ответа моего, что не только знал, но и очень уважал я эту личность как человека, сочувствовавшего когда-то «Камско-Волжской газете», разделявшего основные принципы ее направления и проч., Сергей Викторович начал читать свой этюд, посвященный памяти недавно умершего Ильяшенки.
То, что прочел С.В. Дьяченко, была :• высшей степени прекрасная литературная вещь и по изложению и, что главное, по истинно задушевной оценке личности покойного Ильяшенки. Правда, что в этюде этом гораздо более материала для биографии самого автора, нежели Ильяшенки, у которого С. В-ч начал службу в качестве секретаря, но в общем, как ни поверни, прочитанное было прекрасно и я с большим удовольствием выслушал литературное чтение, пожалев, что скоро оно окончилось. Затем С. В-ч прочитал мне свою историческую записку о казанской лошкинской богадельне, с весьма любопытными подробностями, которые были мне неизвестны. – Статью свою об Ильяшенке он обещал отделать, придав ей форму законченной биографии и передать мне для моей книги. Тоже сказал и о своей автобиографии, что не замедлит ею заняться и доставит мне своевременно... Вместе с этим голова сообщил мне, что он не покинет занимаемого им служебного кресла прежде, нежели не приведет в порядок дрябловского дома. Я ввернул к этому и свое словечко, сказав, что не худо было бы к дому Перцева (на углу Рыбнорядской и Мало-Проломной) прибить доску с надписью: «Здесь останавливался поэт А.С. Пушкин, бывший в Казани 6–8 сентября 1833 года». – Сергей Викторович принял мою мысль с живейшей радостью и обещал всенепременнейшим образом привести ее в исполнение. Поговоривши еще порядочно времени кое о чем, о моем служении у попечителя, о моем семействе, о Лаврском и попивши второй раз чайку, мы расстались с радушным хозяином. Он проводил меня до самых последних дверей и, взяв с меня слово, приходить к нему вечерками почаще, простился со мною наилучшим образом.